— А сами за мной шпионите все время, — угрюмо сказал голос. — Сначала ко мне подсыпались с вопросиками, а сейчас потопаете через переднюю, подсыплетесь с вопросиками к Нортону.
— У меня и в мыслях не было расспрашивать Нортона, — ласково сказал Шепард. — Не было и нет. И я тебя вовсе не подозреваю. Да и мог ли ты за такое время добраться сюда с того конца города, залезть в чужой дом и опять вернуться в кино.
— А, вот почему вы мне верите! — крикнул Джонсон. — Потому что я, по-вашему, все равно не успел бы обернуться.
— Да нет же! — сказал Шепард. — Я просто считаю, что у тебя достаточно ума и силы воли, чтобы не наделать новых глупостей. Я считаю, что ты теперь основательно разобрался в себе и уяснил, что никаких причин куролесить у тебя нет. Я считаю, что при желании ты способен добиться чего угодно. Вот почему я тебе верю.
Джонсон сел в постели. В полосе неяркого света показался его лоб, лица по-прежнему не было видно.
— Между прочим, я бы и за такое время туда залез, если б захотел, — сказал он.
— Да, но этого не было, я знаю, — сказал Шепард. — И не сомневаюсь ни секунды.
Наступило молчание. Джонсон лег обратно. И тогда голос, глухой и сдавленный, как бы исторгнутый через силу, сказал:
— С какой стати человеку воровать и бузить, когда у него и так все есть, чего надо.
У Шепарда перехватило горло. Ему же отдают должное! Ему говорят спасибо! В голосе парня слышна благодарность. Он стоял, глупо улыбаясь в темноте, стараясь продлить эту минуту. Невольно сделал шаг вперед, протянул руку к подушке Джонсона и коснулся его лба. Лоб был холоден и сухо шершав, как ржавое железо.
— Я понимаю, сын. Спокойной ночи.
Он быстро повернулся и вышел. Закрыв за собою дверь, он остановился, превозмогая волнение.
Дверь напротив, в комнату Нортона, была открыта. Мальчик лежал на боку и глядел в освещенный коридор.
Теперь с Джонсоном все пойдет гладко.
Нортон сел и стал знаками подзывать Шепарда к себе.
Шепард увидел, но тут же заставил себя посмотреть мимо. Нельзя сейчас идти к Нортону разговаривать, этим он подорвет доверие Джонсона. Его кольнуло сомнение, но он не двинулся с места, притворяясь, будто ничего не замечает. Завтра — день, когда им назначено прийти за ботинком. Вот что закрепит те нити, которые протянулись меж ними. Он круто повернулся и пошел к себе.
Мальчик посидел еще, глядя на то место, где только что был его отец. Потом смотреть стало не на что и он снова лег.
На другой день Джонсон был пасмурен и неразговорчив, видно от стыда, что выдал себя. Глаза его были как бы прикрыты заслонками. Он замкнулся в себе — там, внутри, явно решалось для него сейчас нечто самое главное. Шепард дождаться не мог той минуты, когда они окажутся в протезном кабинете. Нортона он оставил дома, ему не хотелось дробить свое внимание. Хотелось отключиться от всего постороннего и не пропустить того, что будет совершаться с Джонсоном. Внешне впечатление такое, что перспектива получить новый башмак не только не прельщает парня, а и вообще не трогает — но когда дойдет до дела, его наверняка проймет.
Протезная мастерская помещалась в небольшом бетонном складе, битком набитом оснащением для людского убожества. Пол был заставлен креслами на колесах и станками для начинающих ходить. Стены увешаны разнообразными костылями и бандажами. Полки завалены протезами: искусственные руки, ноги, пальцы, клешни и крючья, помочи и подпруги, невиданные приспособления для неведомых увечий. Посередине, где было свободней, выстроился ряд желтых стульев с сиденьями из пластика, перед ними стояла примерочная скамейка. Джонсон плюхнулся на первый попавшийся стул, поставил на скамейку ногу и уперся в нее мрачным взглядом. Спереди, где полагалось быть носку, опорок снова прохудился и Джонсон залатал его брезентом, на другую заплату пошел, судя по всему, язык от того же опорка. Шнурком служил обрывок шпагата.
На лице Шепарда от возбуждения выступили пятна, сердце его колотилось.
Откуда-то из дальнего угла, держа под мышкой новый ботинок, вынырнул протезист.
— Теперь будет тютелька в тютельку, — сказал он.
Он оседлал скамью и поднял свое произведение, улыбаясь, как будто сотворил его чудом.
Черный, гладкий, бесформенный предмет отливал ядовитым глянцем. Он был похож на тупое, до блеска начищенное оружие.
Джонсон рассматривал его исподлобья.
— Шагнешь в такой обуви — и ног под собой не почуешь, — сказал протезист. — Сама понесет.
Склонив сверкающую розовую лысину, он после некоторой заминки принялся распутывать шпагат. Он стянул старый ботинок опасливым движением, будто свежевал еще живого зверя. Было видно, что ему стоит труда сохранять на лице улыбку. Когда показалась расчехленная кувалда в грязном носке, Шепарду стало не по себе. Он отвел глаза. Новый ботинок был надет, протезист проворно зашнуровал его.
— А ну, встань, пройдись, — сказал он. — Удостоверься — полетишь, как на крыльях. — Он подмигнул Шепарду. — В таком ботинке он и думать забудет, что у него не в порядке нога.
Шепард просиял от удовольствия.
Джонсон встал и прошел несколько шагов. Он ступал негнущимися ногами, почти не припадая на бок. Остановился и несколько мгновений стоял как вкопанный, спиною к ним.
— Отлично, — сказал Шепард. — Превосходно. Взял, можно сказать, и подарил парню новый позвоночник.
Джонсон обернулся. Его губы сошлись в ледяную бескровную черту. Он вернулся на место и снял ботинок. Сунул ногу в старый и начал затягивать шпагат.