Хорошего человека найти не легко - Страница 76

— Пейте, что же вы? — сухо сказала она. — Ведро потом оставьте в машине. Я тут с вами болтаю, а у меня дел по горло. — И она повернулась и ушла в дом.

С минуту она постояла посреди кухни. Синяк над ее глазом был как черная грозовая туча, которая выползла из-за горизонта и скоро закроет все небо. Нижняя губа угрожающе выпятилась. Она расправила свои широкие плечи и двинулась в комнаты, вышла через боковую дверь и направилась по дорожке к свинарнику. Вид у нее был такой, будто она одна, безоружная, идет сражаться против целой армии.

Солнце стало желтое, как луна в полнолуние, и быстро катилось над верхушками деревьев к западу, точно хотело поспеть к свиньям раньше, чем она. Дорожка была неухоженная, и по пути она отшвырнула ногой несколько довольно крупных камней. Загон стоял на бугорке, неподалеку от коровника, и соединялся с ним дорожкой. Он был небольшой, с комнату, вымощен цементом и обнесен дощатой оградой фута четыре высотой. Пол шел с легким уклоном, чтобы смывать навоз в канаву, откуда его потом развозили на поле. Клод стоял на цементной кромке снаружи и, держась за верхнюю перекладину, поливал пол из шланга. Шланг тянулся от крана, устроенного рядом с загоном.

Миссис Терпин встала возле Клода, с ненавистью глядя на свиней. Их было семь пятнистых длиннорылых поросят и старая, недавно опоросившаяся матка. Она лежала на боку и похрюкивала. Поросята шныряли по полу, как слабоумные дети, встряхивались, выискивали своими крошечными свиными глазками, не осталось ли чего на полу. Миссис Терпин где-то читала, что свиньи — самые умные из всех животных. Неужели? Сомнительно. Говорят, они умнее собак. Была даже свинья-космонавт. Она в точности выполнила свое задание, а потом умерла от разрыва сердца, потому что во время осмотра с нее не сняли скафандр и посадили на стул, тогда как свинье положено стоять на четырех ногах.

Хрюкают, визжат да все разрывают.

— Дай сюда, — сказала она, вырывая шланг из рук Клода. — Отвези негров и ложись, хватит прыгать на больной ноге.

— Какая муха тебя укусила? — сказал Клод, однако сошел с кромки и зашагал, прихрамывая, прочь. Он не обращал внимания на ее вспышки.

Пока слышались его шаги, она не опускала шланга, и всякий раз, как ей казалось, что кто-то из поросят хочет лечь, она направляла струю воды на его задние ноги. Решив, что Клод за пригорком, она слегка повернула голову и метнула горящий ненавистью взгляд на дорожку. Клода не было видно. Тогда она снова повернулась к загону и глубоко вздохнула, как бы собираясь с силами.

— Зачем ты бросил мне такое обвинение? — спросила она тихо, почти шепотом, но шепот этот казался криком, столько в нем было негодования. — Как же так, я — человек и одновременно свинья? Примерная христианка и исчадье ада? — Левая рука ее судорожно сжалась в кулак, правая крепко вцепилась в шланг, и струя воды забила прямо в глаза лежащей свинье, но миссис Терпин этого не заметила и не услышала ее истошного визга.

За свинарником лежал луг, на нем их стадо из двадцати коров собралось вокруг принесенного Клодом и негром-парнишкой сена. Только что скошенный луг спускался к шоссе. По ту сторону шоссе было их хлопковое поле, а за ним роща, тоже принадлежащая им. Солнце, теперь ярко-красное, стояло над частоколом темных, покрытых пылью деревьев, точно фермер, заглядывающий к своим свиньям в загон.

— Почему из всех ты выбрал меня? — роптала она. — Я помогаю бедным, и черным и белым без разбору. Я тружусь не покладая рук от зари до зари. Я хожу в церковь.

Кому, как не ей, повелевать расстилавшимся у ее ног краем?

— Почему ты сказал, что я свинья? Чем я похожа на них? — Она ткнула струей воды в поросят. — Там было столько всякой голытьбы. Их и обвинял бы.

— Наверное, голытьба тебе больше по душе, — ну и нянчился бы с ней, — полыхала она. — И меня сотворил бы такой же. Если ты так любишь белую голытьбу, почему не сотворил меня такой? — Она взмахнула кулаком, в котором был зажат шланг, и в воздух плеснула водяная змея. — Пожалуйста, я перестану трудиться, буду бездельничать, зарасту грязью, — клокотала она. — Буду целыми днями слоняться по городу, пить лимонад. Буду жевать табак, размазывать его по лицу и плевать в каждую лужу. Буду злая…

— Или сотворил бы меня негритянкой. Наверно, переделывать меня сейчас в негритянку поздновато, — ядовито продолжала она, — но ничего, я могу вести себя как негры. Улягусь посреди дороги и остановлю движение. Буду кататься по земле.

Все краски в предзакатном свете таинственно сгустились. Зелень луга горела, шоссе казалось фиолетовым, Миссис Терпин приготовилась к решающему броску.

— Называй, называй меня свиньей! — крикнула она, и крик ее полетел над лугом. — Называй сколько хочешь! Старой рогатой свиньей, исчадьем ада. Переставь эту нижнюю планку вверх. Все равно верх и низ останутся!

Вдалеке отозвалось невнятное эхо.

Последний всплеск ярости вылился в крик:

— Да кто ты есть-то?!

На миг все вокруг — и поля, и малиновое небо — зажглось ярким, чистым огнем. Слова ее покатились над лугом, над шоссе и полем, и звонкое, отчетливое эхо принесло их из-за рощи обратно, ответом на ее вопрос.

Она открыла рот, но не издала ни звука.

На шоссе показалась крошечная машина — пикап Клода, он быстро удалялся. До нее донеслось негромкое подвывание мотора. Издали машина казалась игрушечной. В любую минуту какой-нибудь грузовик мог врезаться в нее, швырнуть и Клода, и негров головой об асфальт.

Миссис Терпин замерла, напряженно всматриваясь туда, где исчезла машина. Минут через пять она увидела, что пикап возвращается. Вот он свернул с шоссе на грунтовую дорогу к их ферме, и тогда миссис Терпин медленно, словно ожившая статуя, опустила голову и посмотрела на животных так, будто наконец-то проникла в самое сердце тайны. Поросята лежали в углу возле нежно похрюкивающей свиньи. Теплый красный свет заливал их. От них исходило дыхание неведомой жизни.