Она не понимала, почему это врач — ведь они зарабатывают такие деньги, в больнице платишь по пять долларов в день только за то, что они сунут голову в дверь и на тебя посмотрят, — не может завести себе приемную попросторнее. Эта мала до неприличия. На столике лежали обтрепанные журналы, стоящая с краю большая пепельница из зеленого стекла полна окурков и ватных тампонов со следами крови. Если бы миссис Терпин была здесь хозяйкой, пепельницу вытряхивали бы по двадцать раз на день. У дальней стены стульев не было. В ней было проделано квадратное окошко в комнату рядом с кабинетом доктора, куда то и дело входила сестра, а секретарша сидела и слушала радио. На окошке стоял выкрашенный золотой краской горшок с пластмассовым папоротником, листья которого спускались до самого пола. Из приемника доносилось негромкое церковное пение.
Дверь рядом с квадратным окошком приоткрылась, выглянула сестра с высоченной копной желтых волос и пригласила следующего. Женщина возле Клода уперлась руками в подлокотники и встала, обдернула юбку и проковыляла к двери, за которой исчезла сестра.
Миссис Терпин опустилась в освободившееся кресло, и оно сжало ее, словно корсет.
— Ох, худеть надо, — сказала она, с комическим вздохом закатывая глаза.
— Вы вовсе не такая полная, — сказала хорошо одетая дама.
— Еще какая полная, — сказала миссис Терпин. — Вот Клод, например, ест все, что хочет, и не прибавляет в весе, а я только погляжу на что-нибудь вкусное — и уже потолстела. — Плечи и живот у нее затряслись от смеха. — Правда, ты можешь есть все, что хочешь, Клод? — спросила она, оборачиваясь к мужу.
Тот вместо ответа ухмыльнулся.
— По-моему, совершенно неважно, сколько вы весите, — сказала хорошо одетая дама, — если у вас такой легкий характер. Легкий характер — это все.
Рядом с дамой сидела очень толстая девушка лет девятнадцати и, сердито хмурясь, читала большую книгу в синей обложке; книга эта, как заметила миссис Терпин, называлась «Развитие человечества». Девушка подняла голову и сердито посмотрела на миссис Терпин, будто та ей чем-то не понравилась. Наверное, ее раздражало, что в комнате разговаривают и мешают ей читать. Лицо у бедняжки было сплошь покрыто угрями, и миссис Терпин подумала, как жалко, когда у девушки в таком возрасте такое лицо. Она дружелюбно улыбнулась ей, но та лишь сильнее нахмурилась. Миссис Терпин вон и сама не из худеньких, но кожа у нее всегда была прекрасная и, хоть ей сейчас сорок семь лет, на лице ни морщинки, только вокруг глаз — от того, что слишком много смеется.
За некрасивой девушкой сидел мальчик, все так же развалясь и глядя перед собой, а возле мальчика — худая, высохшая старуха в пестром ситцевом платье. У миссис Терпин с Клодом лежали в сарае три мешка корма для кур, так мешковина была точно такой расцветки. Она с первого взгляда поняла, что мальчик пришел со старухой. Сразу видно, белая голытьба, уставились и сидят себе, и, кажется, не позови их, так и просидят до второго пришествия. Возле хорошо одетой дамы, но уже у другой стены, сидела женщина с длинным, худым лицом — конечно, мать мальчика. На ней был желтый бумажный свитер и бордовые брюки, все какое-то замызганное, грязные желтые волосы связаны сзади красной тесемкой, на губах следы табачного сока. Негры и те лучше, честное слово, подумала миссис Терпин.
По радио пели:
Взглянул на небо я —
С высот взглянул творец.
Ах, скоро я надену
Золотой венец.
Миссис Терпин всегда незаметно разглядывала, кто как обут. У хорошо одетой дамы на ногах были серые с красным замшевые туфли в тон платью. У самой миссис Терпин ее любимые черные лакированные лодочки. Некрасивая девушка — в школьных туфлях без каблуков и в толстых носках. Старуха — в теннисных туфлях, а мать мальчика — в каких-то шлепанцах из черной соломки с золотой ниткой: от такой неряхи другого и не жди.
Когда миссис Терпин не спалось по ночам, она лежала и размышляла, кем бы она согласилась стать, если бы ей нельзя было родиться собой. Например, призывает ее господь, прежде чем сотворить, и говорит: «Ты можешь быть или негритянкой, или белой голытьбой. Других мест для тебя у меня нет», — что бы она ему на это ответила? «Прошу тебя, господи, — ответила бы она ему, — позволь мне подождать, пока освободится какое-нибудь другое место». Но он говорит ей: «Нет, ты должна родиться сейчас, и, кроме этих двух мест, я ничего тебе предложить не могу, так что выбирай». Она просит и молит его, убеждает, придумывает всякие отговорки, но он неумолим, и наконец она соглашается: «Ну, ладно, — говорит она, — тогда сотвори меня негритянкой, только пусть я буду хорошая, добропорядочная негритянка, а не какая-нибудь неряха». И господь сотворяет ее негритянкой — скромной, аккуратной, всеми уважаемой, словом, такой, какая она и есть, только с черной кожей.
Рядом с матерью мальчика сидела рыжая женщина, довольно еще молодая, она читала журнал, который взяла со столика, и жевала жевательную резинку — во дает, сказал бы Клод. Ног ее миссис Терпин не было видно. Женщина эта была не голытьба, однако ж так себе, не слишком высокого полета птица. Миссис Терпин, когда у нее случалась бессонница, любила также расставлять людей по ступенькам лестницы. На самую нижнюю она ставила негров, не таких, какой была бы она, если бы родилась с черной кожей, а каких большинство; дальше — не над неграми, а на той же ступеньке, только с другого краю — шла белая голытьба; выше находились домовладельцы, еще выше — домо- и землевладельцы, и к ним принадлежали миссис Терпин с Клодом. Над миссис Терпин с Клодом стояли богачи, у которых и дома просторнее, и земли больше. Но тут миссис Терпин начинала сбиваться, потому что некоторые богачи были без роду без племени и, значит, ниже их с Клодом, а люди из хороших, старых семей разорялись и вынуждены были сдавать свою землю в аренду, да к тому ж еще имелись цветные, которые владели и домами и землей. Например, здесь, в городе, жил зубной врач негр, у которого было два красных «линкольна», плавательный бассейн и ферма, а на ферме — стадо породистых коров с белой отметиной на лбу. И вот расставленные по ступенькам люди начинали кружиться в голове у миссис Терпин, как на карусели, и, когда ее наконец смаривал сон, ей снилось, что всех их погрузили в товарные вагоны и везут в газовые камеры жечь.