Свет в комнате начал странно изменяться, казалось, он принимает чей-то облик. Он вошел сгустившейся тенью и словно бы приостановился в ожидании. И за окном он тоже ждал, затаясь в блеклой кромке деревьев, выступавшей над подоконником. И вдруг Эсбери вспомнил то чувство общности, которое испытал, когда курил вместе с неграми в коровнике, и задрожал от волнения. Еще один раз, напоследок, они выкурят вместе по сигарете!
И тут же, повернувшись к матери, он сказал:
— Мама, я хочу попрощаться с неграми.
Мать побледнела, и ему показалось, что лицо ее сейчас отделится от тела и уплывет в сторону. Затем ее губы отвердели, брови сошлись на переносице.
— Попрощаться? — спросила она слабым голосом. — Куда это ты собрался?
Он посмотрел на нее долгим взглядом, потом сказал:
— Ты знаешь куда. Позови их. Времени осталось мало.
— Чепуха какая! — прошептала она, но встала и поспешно вышла из комнаты. Он слышал, как по пути она еще раз пыталась дозвониться Блоку. Это даже трогательно, подумал он, что в эти последние минуты она все еще цепляется за Блока. Он ждал, он приготовился к предстоящей встрече, как верующий приготовился бы к последнему причастию. Вскоре он услышал на лестнице их шаги.
— Вот и Рэндол с Морганом, — сказала мать, вводя их. — Пришли тебя проведать.
Негры, шаркая ногами и несмело улыбаясь, прошли через комнату и стали у его кровати: впереди Рэндол, за ним Морган.
— А вы молодцом, — сказал один. — Совсем молодцом.
— И впрямь молодцом, — сказал другой. — Давно вас таким не видел.
— Правда, он молодцом? — сказала мать. — Вот и я ему говорю.
— Истинная правда, — сказал Рэндол. — Даже и не похоже, что хвораете.
— Мама, — с усилием сказал Эсбери. — Я хотел бы поговорить с ними наедине.
Мать на мгновение оцепенела, затем, тяжело ступая, вышла, пересекла холл и, войдя в комнату напротив, опустилась там в кресло-качалку. Он видел в открытую дверь, как она нервно закачалась взад-вперед. У негров был такой вид, будто рухнула их последняя защита.
Эсбери не помнил, что он хотел сделать, голова его клонилась от тяжести.
— Я умираю, — сказал он.
Улыбка застыла на губах Рэндола и Моргана.
— А по виду не скажешь, — сказал Рэндол.
— Я скоро умру, — повторил Эсбери. Затем с облегчением вспомнил, что собирался выкурить с ними по сигарете. Он дотянулся до пачки на столике, взял ее и, забыв встряхнуть, протянул Рэндолу.
Негр взял пачку и положил ее в карман.
— Вот спасибо-то вам. Уж такой вы добрый.
Эсбери смотрел на него недоуменным взглядом, будто опять позабыл, что ему надо делать. Но тут он заметил бесконечную печаль на лице второго негра, а потом понял, что лицо у него скорее угрюмое, чем печальное. Он пошарил в ящике столика, вытащил оттуда еще одну, нераспечатанную, пачку и сунул ее Моргану.
— Большое спасибо, мистер Эсбери, — просияв, сказал Морган, — и правда вы молодцом!
— Я вот-вот умру, — раздраженно сказал Эсбери.
— Да нет, вы совсем молодцом, — сказал Рэндол.
— Денек-другой полежите и, глядишь, встанете, — посулил ему Морган. Казалось, оба не знали, куда спрятать глаза. Эсбери бросил затравленный взгляд через холл туда, где мать, повернув кресло-качалку, сидела теперь к нему спиной. Она, как видно, не имела ни малейшего намерения избавить его от них.
— Должно, простыли где-нибудь, — немного погодя сказал Рэндол.
— А я, как простыну, пью немножко скипидару с сахаром, — сказал Морган.
— Помолчи ты, — сказал Рэндол.
— Сам помолчи, — сказал Морган. — Мне лучше знать, что я пью.
— Они такого не пьют, что наш брат пьет, — проворчал Рэндол.
— Мама! — дрогнувшим голосом позвал Эсбери.
Мать встала с кресла.
— Мистеру Эсбери вредно так долго разговаривать! — крикнула она. — Завтра еще зайдете.
— Ну, мы пошли, — сказал Рэндол. — А вы молодцом!
— Это точно, — сказал Морган.
И они друг за другом двинулись к двери, продолжая толковать о том, как прекрасно он выглядит, но еще прежде, чем они вышли из комнаты, перед глазами у Эсбери все поплыло. В дверях тенью мелькнула фигура матери и сразу же исчезла на лестнице. Он услышал, что она опять звонит Блоку, — слушал без всякого интереса. Кружилась голова. Теперь он знал, что никакого откровения перед смертью не будет. Значит, оставалось сделать только одно дело: отдать ей ключ от ящика, где лежит письмо, и ждать конца.
Он впал в тяжкий сон, от которого очнулся около пяти часов и, словно в глубине темного колодца, увидел очень маленькое белое лицо матери. Он достал из кармана пижамы ключ, протянул ей и, запинаясь, объяснил, что в ящике стола лежит письмо, которое она должна прочитать, когда его уже не будет, но она, как видно, ничего не поняла. Она положила ключ на столик возле кровати и там оставила, а Эсбери снова погрузился в сон, и два огромных жернова закрутились у него в голове.
После шести он услышал в полусне, как внизу, у подъезда, остановился автомобиль Блока. Эсбери словно кто-то окликнул, и он проснулся окончательно, с совершенно ясной головой. И вдруг его охватило жуткое предчувствие, что судьба уготовила ему нечто такое, чего он даже не мог вообразить. Он замер, как животное перед землетрясением.
Блок и мать поднимались по лестнице, громко разговаривая, но слов он не различал. Первым вошел Блок и состроил ему веселую рожу; из-за его спины улыбалась мать.
— Знаешь, что у тебя, солнышко? — воскликнула она.