Девушка ехидно подумала, что ручаться ему за это не стоило бы. Она показала на чемодан и спросила:
— А Библии зачем прихватил?
Он взял ее под руку, неудержимо и непрестанно улыбаясь.
— Почем знать, Хулга, когда понадобится слово божие, — сказал он.
Ей вдруг показалось, что все это не наяву; но они уже были у края насыпи. К лесу они пошли через выгон. Она чувствовала сбоку его легкий, пружинистый шаг. Видно, и чемодан полегчал: он им даже размахивал. Полпути они прошли без единого слова, потом он приобнял ее пониже пояса и тихо спросил:
— А у тебя деревяшка докуда?
Она густо покраснела и кинула на него такой взгляд, что парень смешался.
— Да я ничего худого, — сказал он. — Я к тому, что ты молодчина и вообще. Тебя, наверно, бог бережет.
— Нет, — сказала она, ускорив шаг и глядя перед собой, — в бога я не верю.
Он остановился и присвистнул. «Ну!» — воскликнул он, словно растерял все слова от удивления.
Она шагала как заведенная, и скоро он опять пританцовывал сбоку, обмахиваясь шляпой.
— Удивительная ты девушка, — заметил он, искоса посматривая на нее. У опушки он снова ее обнял, молча притянул и поцеловал взасос.
Поцелуй, скорее упорный, чем пылкий, вызвал у нее тот самый приток адреналина, который иным помогает вытаскивать тяжелые сундуки из горящего дома: у нее же лишь усиленно заработал мозг. Он еще прижимал ее к себе, а она устремила на него, как бы издалека, свой ясный, сторонний, насмешливый умственный взор; и любопытство мешалось в ней с жалостью. Ее никогда еще не целовали, и она удовлетворенно отметила, что это довольно заурядное ощущение вполне подконтрольно сознанию. Иные и от сточной воды опьянеют, скажи им только, что это водка. Парень мягко отстранил ее и глядел выжидательно и неуверенно, а она повернулась и молча пошла дальше, будто ей такое не в новинку.
Его пыхтение снова послышалось сбоку; завидев корень, он кидался ей помогать, чтоб она не споткнулась. Он отвел и придержал гибкие терновые ветви в длинных шипах. Она вела, а он поспевал сзади, тяжело дыша. Наконец они выбрались на солнечную полянку, мягко круглившуюся на подъеме к другой, поменьше. За холмом видна была проржавевшая крыша старого сенного сарая.
По склону холма розовели кустики полевой гвоздики.
— Ты, значит, не спасешься? — внезапно спросил он, остановившись.
Девушка улыбнулась. До этого она ему не улыбнулась ни разу.
— У меня свое вероучение, — сказала она, — и по-моему выходит, что я уже спасена, а ты обречен, но я же сказала тебе, что не верю в бога.
Восхищению его, казалось, не было предела. Он опять по-детски уставился на нее, словно давешний невиданный зверь протянул лапу из-за прутьев и потрепал его по плечу. Она подумала, что он, того и гляди, опять станет ее целовать, и на всякий случай заспешила дальше.
— А где бы нам тут сесть посидеть? — выговорил он, сбиваясь на шепот.
— Вон в том сарае, — сказала она.
Они заспешили, точно сарай мог отъехать, как поезд. В большом двухъярусном сарае было темно и прохладно. Парень указал на лесенку, приставленную к сеновалу.
— Жаль, нам туда не взобраться.
— Почему не взобраться? — спросила она.
— А нога-то, — почтительно сказал он.
Девушка презрительно усмехнулась в его сторону и, цепко перебирая руками, взобралась по лестнице, а он благоговейно стоял внизу. Она ловко подтянулась в проем, глянула сверху вниз и сказала: «Очередь за тобой, если не раздумал»; и он полез, кое-как управляясь с чемоданом.
— Библия нам не понадобится, — заметила она.
— Это почем знать, — пропыхтел он.
Забравшись на сеновал, он с минуту переводил дыхание. Она опустилась на ворох соломы. Солнечный свет с плавающими пылинками струился над нею широким косым пологом. Она откинулась в солому, повернула голову и поглядела в раскрытые воротца сеновала. За двумя усеянными гвоздикой склонами темнела гряда леса. В холодном синем небе не было ни облачка. Парень прилег рядом, подсунул под нее руку, другой обнял и стал обцеловывать ей лицо, издавая ртом какие-то рыбьи всплески. Шляпу он не снял, только сбил на затылок, чтоб не мешала. Когда помешали ее очки, он снял их и сунул себе в карман.
Сперва она не отвечала на поцелуи, потом несколько раз чмокнула его в щеку, добралась до губ и так впилась в них, точно хотела высосать весь воздух из его груди. Дыхание его было чистое и свежее, как у ребенка, а поцелуи по-детски липучие. Он ворковал, что любит ее, что влюбился с первого взгляда, но и воркование тоже было вроде сонного лепета ребенка, которого мать укладывает в постель. Все это, однако, не сбивало ее с мысли, и мысли не путались с ощущениями.
— Ты еще не сказала, что любишь меня, — наконец прошептал он, высвободившись. — Без этого нельзя.
Она отвернула лицо и посмотрела в пустые небеса, потом на темную гряду, потом ниже, на два склона, превратившиеся в зыблющиеся зеленые озерца. Она не заметила, что он забрал ее очки, а расплывчатый пейзаж ей ни о чем не говорил: ей, как обычно, было не до пейзажей.
— Без этого нельзя, — повторил он. — Скажи, что любишь, без этого никак нельзя.
Она всегда была осторожна по части обязательств.
— В каком-то смысле, — начала она, — оставя точность в стороне, можно и так выразиться. Но я подобных слов не употребляю. У меня иллюзий нет. Я из тех, кто прозревает суть вещей и упирается взглядом в ничто.
Парень насупился.
— Без этого нельзя. Я сказал, а теперь ты обязана.